На флейте водосточных труб. Поэма в прозе с хармсинками и стихами - Дмитрий Красавин

На флейте водосточных труб

Поэма в прозе с хармсинками и стихами

Дмитрий Красавин

© Дмитрий Красавин, 2017

ISBN 978-5-4483-2573-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дневник флейтиста

07 сентября

Весь день то усиливаясь, то ослабевая, идет дождь.

С бульканьем и журчанием вода хлещет из водосточных труб, заливая ниши подвальных окон.

В подвале сыро, холодно, пахнет плесенью и мочой.

Осень.

Пора воспользоваться приглашением Николеньки и перебраться со своим нехитрым скарбом в его квартиру.

09 сентября

Николенька любит о высших материях рассуждать.

Вчера отмечали с ним и Василием мое новоселье.

После трех стаканов бражки, он положил руку мне на плечо и изрек:

– Хоть и алкаш ты, но уважаю…

Я хотел ответить, что, мол, тоже и его, и Василия уважаю. Но чую, Николенька не о том.

Выдержав паузу, он развил мысль дальше:

– Для тебя главное не бражка, а Христос в сердце. Ты единственный из нас, кто Его голос слышать может.

Я аж сухариком поперхнулся:

– Какой во мне Христос, если я сто лет в церкви не причащался?

Николенька снял руку с моего плеча и пояснил:

– Христос – это не обряд и не икона, а свет внутренний. Без света внутреннего человек скоту подобен. Скотина тоже и пьет, и ест, и поспать, и повеселиться любит, но в ней нет того света.

У меня с Василием он еле тлеет, а у тебя огнем вспыхивает. Оттого ты и талант, оттого и красоту в мир несешь.

Я посмотрел на Василия.

Тот, отвалившись от стола, спал на полу, положив под голову ботинки.

– Сыграй-ка что-нибудь для души, посвети нам, – попросил Николенька.

Я встал из-за стола, опираясь на стены, добрался до рюкзака, достал из него завернутую в тряпочку флейту, развернул ее и, опершись для устойчивости затылком о дверной косяк, поднес инструмент к губам.

– Фи-и-у-и, – ответила обиженно флейта.

Я еще раз вдунул в ее нежное тело пары браги, пытаясь извлечь из него томное густое «до».

Она нервно встрепенулась и замолкла.

– Хорошо-то как, – прокомментировал Николенька.

Я сполз вдоль косяка на пол, положил флейту на колени и, закрыв лицо ладонью, заплакал.

10 сентября

Казалось, на женщин после моей акулы и Николенькиной кисочки у меня должен быть иммунитет.

Но вот поди ж ты, какая-то девчонка, лет на двадцать моложе меня, зацепила взглядом, и я поплыл.

В голове пусто – только ее страдальчески сдвинутые как у Богоматери глаза, дрожание пухлых губок, оттопыренный мизинчик на левой руке…

Нечаянное, мимолетное пересечение – и мир вокруг стал зыбким, неустойчивым.

Ну почему я решил, что она была преисполнена жалости и нежности?

За что меня жалеть?

Кто, собственно говоря, она такая, чтоб вот так смотреть на меня?

Между нами не может быть ничего общего.

Не потому, что я уже не в том возрасте.

Хотя, если поразмыслить…

Нет, между нами не может быть ничего общего потому, что я сам этого не хочу. Не хочу жалости. Не хочу никаких женщин, никаких перемен!

Но вот поди ж ты, думаю о ней весь вечер, без конца вспоминаю те несколько секунд…

Ерунда какая-то!!!

11 сентября

Сорок дней, как нет с нами Антса.

Зашли в церковь.

Василий деньги с записочкой за прилавок служащей протянул, чтобы по Антсу сороковины заказать.

Она, взглянув мельком, записочку назад возвращает:

Имя, говорит, у вашего друга не православное.

Василий три червонца сверху – не берет.

Вышли из церкви, Василий сплюнул на траву и прокомментировал:

– Говорил я Антсу: «Крестись в православные – стань Лехой», а он… Теперь в аду из-за своего упрямства мучается. И никакими червонцами его оттуда не выкупишь.

11 сентября (вечер)

Мы сильно горевали по поводу Антса.

К вечеру уже и на пиво денег не оставалось.

Николенька возьми и вспомни тут, что у деда его столетний юбилей.

Пошли, говорит, снова в церковь.

Василий на ногах тверже стоял. Листочек с именем Николенькиного деда служащей за прилавок протянул:

– Помяните человека, Христа ради, завтра рассчитаемся.

Служащая аж побагровела от возмущения:

– На водку деньги есть, а Богу – потом! Смотри, покарает тебя, алкаша, Господь!

Василий бочком от нее, бочком. На выходе осмелел и погрозил пальцем внутрь храма:

– Командуют тут всякие. То имя не то, то деньги им за благодать Божью авансом подавай.

13 сентября

Как идиот – выбритый, напарфюмереный, в наглаженном Николенькином костюмчике – проторчал на автобусной остановке возле универмага битых пять часов.

И для чего?

Чтобы она прошла мимо, не поднимая глаз?

Еще бы – в субботу, лежа на траве в рваных трико, нечесаный, небритый, с пакетом пустой тары в руках я был более импозантным, более заслуживающим внимания.

Тьфу на нее!

Тьфу-у, тьфу-у!!!

14 сентября

Николенька во всех своих бедах Божью волю видит.

Треснулся лбом об асфальт – «Бог позаботился, чтобы знал меру в питье».

Разогнали их проектное бюро – «Слава Богу, на водку меньше денег будет».

Приняли плотником на половину оклада – «Бог помог устроиться, чтоб с голода не помер».

И бьет его Бог, и милует.

Вот только бражку пьет сам Николенька, не советуясь со Всевышним.

И страдает тут же, и матом костерит, и плачет, и в грудь себя кулаком бьет: «Слаб я, Господи, чтоб искусам лукавого противостоять! Весь мир он своими цепями опутал – нет нигде спасенья. Один островок свободы – монастырь! Помоги мне построить лодку!»

Василию такие идеи не по нутру:

– А ты думаешь, богоискатель, где я после твоего отплытия жить буду?

Николенька теряется, не зная, что возразить, и осоловело смотрит по сторонам.

Я в таких случаях, если достаточно трезв, достаю флейту и играю Баха.

15 сентября

У нее странное имя – Бригитта.

Оно пахнет снегом.

Когда его произносишь, кажется, что преодолеваешь Эверест и попадаешь в заснеженную страну небожителей.

И сам становишься небожителем…

16 сентября

Василий сказал, что в связи с нахлынувшим потоком эмигрантов, в Европе и Америке вот-вот разразится экономический кризис.

Миллионеры над акциями трясутся, политики валидол глотают.

Николенька на это дал свой философский комментарий:

– Те, кто живут по-евангельски, как птицы небесные, не заботясь, что есть и что пить, те никогда паниковать не будут, ибо знают, что на все воля Божия.

– Правильно, – поддержал я Николеньку. – Есть солнышко, есть травка, есть бражка в стакане – все остальное от лукавого.

17 сентября

Казалось бы, вот оно идеальное укрытие под кустами вплотную к забору, – хоть сиди, хоть лежи, ожидая появления в окне спальни ее силуэта…

Но этот злобный кавказец всю конспирацию портит!

Травануть его чем-нибудь, что ли?

18 сентября

Утром мы с Василием, как люди, хотели с магазина начать. Благо дело, от Николенькиной получки двести рублей оставалось.

Но у Николеньки что-то в голове перевернулось. Виноваты, говорит, мы перед Богом и за деда, и за Антса, и сами по себе. В церковь надо идти.

Зашли.

Николенька свечки купил, в медный ящик на колонне несколько купюр пихнул. Около иконы Богоматери червонец оставил.

Помолились вместе, вышли.

Мы с Василием к магазину потянулись.

А Николенька виновато так в сторону норовит ускользнуть.

Василий ему:

– Ты че?

А он:

– У вас есть деньги?

Василий удивился:

– Откуда? Мы ж безработные.

– А я, – говорит Николенька, – всю наличность Богу пожертвовал.

– А на пиво? – поинтересовался я, еще лелея надежду.

– Нет, – отвечает. – Пусто.

И поясняет, этак голову потупив:

– Многогрешен я и потому, как евангельская вдова1, больше всех решил положить на Божьи нужды.

Василий:

– Во, как ему попы голову запудрили! До аванса больше недели, а он – всю наличность Богу!

Я, было, тоже хотел соответствующие моменту слова вставить, но вижу – лицо у Николеньки благостное-преблагостное.

– Ну, – говорю, – коль, как евангельская вдова больше всех в сокровищницу положил, то поставят тебе в церкви памятную доску и до скончания веков поминать будут.

19 сентября

У Василия свое, пролетарское, понимание жизни. Что бы с ним не произошло – найдет виновных на стороне.

Вчера за бражкой просвещал нас, кто виноват во всех его злоключениях:

– Знаете, почему жизнь у меня такая хреновая, почему алкоголиком стал?

– Говори, – дал ему добро Николенька.

– Отец мало порол. В школе розгами не лупили. На заводе спивался у всех на виду – никто не приструнил и шефства надо мной не взял. Катился вниз без тормозов. Сейчас вот осознал пагубность своего существования, хочу остановиться, но не могу – черти начинают прыгать. Надо бы к доктору пойти – деньги подавай, не так, как раньше. А кто виноват? Демократы-либералы-гуманисты. Это они довели страну до белой горячки!!!